Наша встреча растянулась на два дня. В первый Лолита позвала нас на
крышу своей квартиры, подаренной ей последним мужем. Съемка в платьях,
преподнесенных певице лично Вивьен Вествуд, продлилась пять часов
вместо намеченных двух, и поговорить мы не успели — обменялись лишь
парой фраз. Посмотри, какой вид, — сказала Лола, встав на парапет и
раскинув руки а-ля Кейт Уинслет в фильме Титаник, — на этой крыше
хочется жить! А на земле что, не хочется? — спросил я. Значительно
меньше, — загадочно ответила Милявская.
Следующий день мы провели в ее
офисе на Басманной. Хотя офисом в привычном понимании это назвать
нельзя: обычная квартира на первом этаже с двумя туалетами, душем,
стиральной машиной, кухней, оборудованной всем необходимым, костюмерной
комнатой и спальней с кроватью, на которой, по словам Лолиты,
одновременно помещается
шесть человек. Всего периодически живущих здесь людей — тринадцать.
Помимо самой Лолы это два звукорежиссера, два техника, четыре
музыканта, гастрольный директор, костюмер и два танцора. Почти все —
половозрелые мужчины, однако Лолита в этой семье безоговорочно главная:
без ее ведома в доме не происходит ничего. Она сама подбирает плитку
для ванной и покупает новые лампочки взамен перегоревших. Настоящая
русская женщина, которая, если что, обойдется и без мужа, и без брата
со сватом. Со мной она тоже ведет себя по-мужски: подливает мне в
стакан виски, который ей прислали друзья из Финляндии, и любезно
угощает сигаретами.
- Ты сейчас пьешь виски с совершенно незнакомым
человеком. Ты всегда была такой простой и открытой? - Сколько себя помню.
У меня есть один очень хороший комплекс — неполноценности, который не
позволяет ставить себя выше людей. Я его холю, лелею и культивирую.
- Впервые слышу, что комплекс неполноценности — хороший. - По крайней мере,
он лучше мании величия, когда людей заносит. - В шоу-бизнесе есть люди,
которых не заносит? Есть. Мои подруги Таня Овсиенко, Светлана Лобода,
Ира Отиева, Оля Кокорекина. - Ты перечислила одних женщин.
- С мужчинами дело обстоит хуже. - А тебя саму никогда не заносит? - Если
только по работе. Я ни разу не сорвалась на людей просто из-за того,
что у меня хреновое настроение или что-то случилось в личной жизни. Да
и по работе в последнее время срываюсь редко — нет надобности. Я ввела
в коллективе такое правило: любой новый человек в течение месяца
подвергается фашизму с моей стороны. Шаг влево, шаг вправо — расстрел
на месте. Тридцать дней нужно беспрекословно выполнять все мои
указания, запоминать все с первого раза. Если я говорю в третий — это
уже ор. Зато если человек проходит через это, он остается со мной
надолго и мы не мотаем друг другу нервы. Он уже абсолютно четко знает,
что и когда от него требуется. - Интересно, а как ты орешь? - Сплошной мат.
Единственная цензурная фраза: Думать не надо — здесь за всех думаю я!
Люди от моего крика вжимаются в стену. - А если человек ответит: Следи
за базаром, я тебе не мальчик. - Все, кто так ответил, — уволены. Потому
что, еще раз повторю, я не срываюсь не по делу. Например, был случай,
когда один человек выехал со мной на гастроли и мало того, что забыл
часть инструментов и костюмов, так еще и меня не предупредил — я узнала
об этом уже на сцене. Я не больная на голову — понимаю, что каждый, в
том числе и я, может напортачить. Но надо честно сказать об этом.
Всегда можно что-то придумать, как-то выйти из положения. А тут человек
просто сделал из меня идиотку, да еще и решил, что пронесет. Не
пронесло. - Тебе часто приходится кого-то увольнять? - Редко. Это крайние
случаи, я вообще дорожу людьми. Мой нынешний коллектив не меняется уже
шесть лет. Хотя до этого пришлось расстаться со звукорежиссером, с
которым я проработала вдвое больше — еще со времен дуэта Академия.
- Пить, что ли, начал?
Не только. - Я набрала живых музыкантов, перестала выступать под
фонограмму, а он, как человек, который всю жизнь ездил с минусовкой,
профессионально не потянул и учиться не захотел. Я ведь сама фактически
училась петь заново. Выступать с живым коллективом и петь под минус —
две большие разницы. Тем более я взяла очень сильных музыкантов. Первое
время даже стеснялась с ними репетировать. - Ты много требуешь от
окружающих, а сама что им даешь?
- Я их кормлю. И отношусь к этому очень ответственно. Себя могу обделить,
но людей, которые рядом со мной, не обижу. - Кризис как-то повлиял на
тебя как на кормилицу? - Да. Стало реально тяжелее: концертов намного
меньше. Я никого пока не сократила, но зарплату пришлось урезать. Если раньше я гарантированно платила музыкантам за десять
выступлений в месяц — даже если из-за моей занятости на телевидении их
было, допустим, пять, — то теперь плачу только за восемь. Очень
переживаю из-за этого.
- Твоя история с телевидением совсем затухла? - Пока не знаю. С одной
стороны, мне очень нравилось вести программу Без комплексов, помогать
людям. С другой — это невозможно было продолжать, я потеряла все свое
здоровье. Зарплата на
телевидении маленькая, а музыкантов надо было содержать, так как
бросать основную работу я не собиралась. И часто случалось так, что
днем я снимала три передачи подряд, вечером улетала на концерт, а утром
возвращалась, чтобы снова бежать в студию. Я вымотала себя донельзя.
Для поддержания сил начала нюхать кокаин, но стало еще хуже:
концентрация мозгов была, конечно, невероятная, но с нервной системой
случился полный коллапс, я раздражалась на всё и вся. На этом я
поставила точку. Как только ушла с телевидения — со здоровьем сразу
наладилось. Хотя и врачи, конечно, помогли. - Игра стоила свеч? - Несмотря
ни на что — да. Потому что ко мне до сих пор подходят люди на улицах и
говорят: Как же нам не хватает вашей программы! Я и сама, видимо,
скучаю по телевидению: периодически мне снится, что я веду какие-то
передачи. - Конкретные предложения от ТВ у тебя сейчас есть?
- Есть, но большинство из них мне неинтересны. Я хочу работать только в
том формате, который придумала, и мне плевать, рейтинговый он или нет.
Я вообще не верю рейтингам. Это же не опрос миллионов зрителей, это
выборка, и довольно странная. Мне кажется, любой рейтинг определяется
двумя вещами: желанием заработать на рекламе и наплевательством на
интересы простых людей. - Как ты вообще относишься к Первому каналу?
- Не провоцируй меня. (Смеется.) Это моя работа. Я ко всем каналам
отношусь одинаково. На каждом есть передачи, которые я смотрю с
удовольствием, и программы, которые не буду смотреть никогда. - Тебя
цензурировали на Первом? - Нет. Мне никто ни разу не сказал: Вот это —
можно, а это — нельзя. За два с половиной года чего только не было в
моей программе! Люди приносили с собой диктофонные записи разговоров с
нечистоплотными чиновниками, я ставила их в эфир, и это слушала вся
страна. У депутатов я вынимала деньги прямо в кадре. Говорила им:
Обещали помочь? Тогда выворачивайте карманы прямо сейчас! И они
оставляли все деньги, которые у них были. Потом, правда, из-за этого
они перестали ко мне ходить. (Смеется.) - И много депутаты носят в
карманах? У одного было пятьдесят тысяч. - Долларов?!
- Рублей, но все равно потеря неприятная. (Смеется.) Вообще я многое себе
позволяла — грех жаловаться. Говорят, с информационным вещанием все
гораздо жестче, но я к нему отношения не имела. Да и не считаю я, что,
когда в новостях пропагандируют идеологию власти, это ненормально.
Наоборот, это позволяет избежать анархии. Когда на телевидении была
абсолютная вседозволенность и давали слово всяким уродам типа
черносотенцев или чеченских бандитов — к чему это привело? К мордобою,
беспорядкам на улицах, ко всяким маршам по национальному признаку.
Сейчас у нас нет пропаганды фашизма, наркотиков, нет военных действий
внутри страны, и меня это устраивает. Я смотрю новости и радуюсь, что
людям наконец стали выдавать положительную информацию. Здесь телята
родились, там открылся магазин для влюбленных, а тут беременная
женщина-милиционер поймала преступника и ею гордятся муж и всё
отделение. - Как при совке — план выполнили, урожай собрали. - Пусть! Можно
же людям дать передышку? Их ведь количеством негатива превратили в
сумасшедших! Без конца — зарезали, убили, изнасиловали. Какая психика
это выдержит? И так понятно, что говна в стране — еще разгребать и
разгребать. Мне безумно жаль Путина и Медведева. У них изможденные от
усталости лица. Видно, что им не по фигу, но они просто не знают, за
что схватиться. Я вот сейчас занимаюсь элементарной вещью — ремонтом, и
ты не представляешь, с каким количеством вымогательства приходится
сталкиваться. Кто это делает? Путин? Вряд ли. - Что за вымогательства?
- Например, когда дом только продавался, по плану в моей квартире был
балкон. Когда же муж заплатил деньги, план быстро поменяли, и теперь
мне говорят: Балкон не ваш, он — технический, и дверь на него вы не
имеете права ставить. А он через мою квартиру проходит! (Смеется.)
Несмотря на это, с меня требуют дополнительных денег, чтобы балкон
снова стал моим. - Ты никогда не думала просто свалить отсюда?
- Разве что на старости лет, в Болгарию, — я купила там квартиру на море.
Вот только не знаю, когда
у меня старость наступит? Пока что-то никак.
Зачем ты тогда часто произносишь фразу Я старая, больная женщина? Да я
смеюсь. Когда вспоминаю, что мне сорок пять с половиной лет, самой
становится смешно. Потому что мозгами я не дожила до восемнадцати,
физиология на уровне тридцатилетней — хочется всего, чего хочется
молодой обезьяне. (Смеется.) Иногда я думаю: Но мне же стукнет
когда-нибудь шестьдесят? Должна же я где-то положить свой зад и ничего
не делать? А потом отвечаю себе: Как это — ничего не делать? А
музыканты мои на что будут жить? А дочь моя? В общем, мне не до
старости.
- Не хотел об этом говорить, но твои отношения с дочерью выглядят очень
странно. Почему она живет не с тобой в Москве, а с бабушкой в Киеве? - Потому что для ее здоровья лучше жить в городе с чистым воздухом и
школой через дорогу, чем ехать до учебы два часа и приходить домой с
лицом зеленого цвета. А еще ей лучше жить в полноценной семье, которая
уделяет ей максимум внимания, чем с мамой, которая постоянно на
гастролях. - Это ты за нее решила? - Нет, мы вместе. Мы много беседовали с
ней об этом. Когда я уезжаю из Киева, говорю ей: Дочка, ты же
понимаешь, что я должна работать? — Понимаю, мама. Езжай, только не
кури, пожалуйста, много. При этом Ева знает, что мама у нее есть, что
она ее любит и в любую минуту, если что, окажется рядом.
А она не говорит: Мама, я по тебе скучаю?
Говорит. Но главная фраза, которую она произнесла, — это когда бабушка
повела ее на спектакль Звездный мальчик. Середина представления, в зале
тишина, и вдруг Ева громко говорит: А вот я мою мамочку никогда из дома
не выгоню! Это дорогого стоит. - А ты любишь Киев?
- Люблю, но жить там не могу. Слишком маленький для меня город. Очень
добрый, но с совершенно другим ритмом жизни, не моим. И музыкой там
заниматься тяжело, и телевидением. По сравнению с Москвой там всё на
провинциальном уровне. - В мире есть такой же адреналиновый город, как
Москва?
Для меня — нет. Я могу пожить в Нью-Йорке, но не больше месяца, в
Париже — неделю, в Милане — один день. - А где не можешь вообще?
- В Швейцарии. Кладбищенская атмосфера. Тихо, спокойно, хлеб вкусный,
молоко свежее. Там даже с кризисом, говорят, всё по-другому —
банковские системы особо не пострадали. Я же дама неуравновешенная, я
там с тоски умру. Для меня эти люди — мертвые, я для них слишком живая.
У них даже собаки не лают, я была просто поражена.
- Наверное, поэтому Вивьен Вествуд и подарила тебе свои платья — она
такая же сумасшедшая, как ты. Откуда, кстати, она о тебе узнала? - Тебе
красивую версию или по чесноку?
- По чесноку. - Спасибо моему другу Филиппу Киркорову. С точки зрения
промоушена гениальней башки в нашей стране нет. Я уж не знаю, какие из
его связей сработали, — он ведь давно крутится в мире моды, и у него
личные контакты со многими выдающимися людьми. Кто-то из них подошел к
нему на Неделе высокой моды в Париже и рассказал, что Вивьен Вествуд
хотела бы продвигать одежду на русском рынке. На что Филипп ответил: У
нас есть одна чокнутая — Милявская, вам надо обязательно с ней
познакомиться, она вам точно подойдет. И пошло-поехало. Эти люди
передали информацию другим, те дошли до русского звена в лице Татьяны
Кирилловской, которая уже вышла на меня. Я была в шоке, потому что уже
22 года являюсь поклонницей Вествуд — с тех пор, как купила пару ее
кофточек в Нью-Йорке. Обожаю одежду со сдвигом. Кофточки, кстати, живы
до сих пор. - Что было после того, как на тебя вышли?
- Я послала Вивьен свое резюме — всё как у взрослых. Оно, правда, было не
совсем стандартное: надо было ответить на вопросы типа что такое
любовь?. Я на все ответила, прикрепила диск с музыкой, фотографии всех
платьев, в которых когда-либо ходила. Через неделю пришел ответ: Вивьен
Вествуд приглашает вас на свой показ в Париж. Это была самая смешная
история в моей жизни. Я взяла с собой только одно платье, которое мой
муж подарил мне три года назад, — вечернее, с корсетом. Последний раз я
надевала его тогда же, но, несмотря на это, померить не удосужилась. И
вот наступил день показа, я начинаю одеваться — и вдруг понимаю, что
платье мне мало на два с половиной размера! Я прошу своего менеджера
Николая Степанова положить мне колено на спину и застегнуть корсет во
что бы то ни стало. Ничего не получается. Потом к нам присоединилась
Таня Кирилловская — результат тот же. Что они только со мной не делали:
и на кровать клали, и на пол, была даже сцена, достойная немецких
порнофильмов, когда женщина упирается руками в оконное стекло, а двое
людей сзади пытаются с ней что-то сделать. Наконец, мы вызвали третьего
помощника — портье гостиницы, и корсет застегнулся. Я была чудо как
хороша: тонюсенькая талия, как у Диты фон Тиз, и круглая задница имени
Лолиты Милявской. Потом я спустилась вниз, портье поймал мне машину,
сказал на прощание, что я факин бьютефул. Тут я впервые вдохнула
воздух, и корсет остался висеть на одном крючке. Чудом не лопнул —
благо что от Вивьен Вествуд. Но я поняла, что дышать мне больше нельзя.
В зал я вошла как статуя, шею вытянула так, что позавидовала бы Анна
Павлова. А место мое было в первом ряду. Слева сидела Лайза Миннелли с
родственниками, справа — Кэти Перри и Анна Винтур, а я как села, даже
никому не улыбнулась — боялась пошевелиться. Все мои мысли были о
застежке и о том, что, когда меня подведут к Вивьен Вествуд, не дай бог
кто-нибудь дружески похлопает меня по спине. В итоге похлопал муж
Вивьен, но, слава богу, сделал это так деликатно, что с застежкой
ничего не случилось. Кстати, у нее потрясающий муж — красивый,
элегантный, очень позитивный. А у Вивьен, я заметила, невероятно
натруженные руки. Очень красивая тонкая кисть, белая, нежнейшая кожа,
но при этом голубые вены наружу. Да. Когда меня подвели к ней и
сказали, что вот это та самая русская, она взяла меня за руку и
долго-долго держала ее, глядя мне в глаза. Возникла пауза, в которую я
решила вставить фразу: На мне ваше платье. Вивьен ответила: Ай ноу,
после чего добавила: А вы красивая. Теперь уже я сказала: Ай ноу.
(Смеется.) На следующий день Вествуд пригласила меня в свой шоу-рум и
подарила две сумки и два платья, которых больше не будет ни у кого —
они сшиты в единственном экземпляре. Почему именно мне — не знаю. Она
вообще никому никогда не дарила вещи. Хочешь — покупай, не хочешь —
дело твое. - Странно, что в России при этом все кому не лень критиковали
тебя за трэш, который ты носишь, и называли эталоном безвкусицы. - А я действительно не разбираюсь в моде. Не смотрю фэшн-каналов, не
читаю модных журналов, меня не интересуют модели. Я сама в свое время
работала манекенщицей, но потом поняла, что не могу жить по чьей-то
указке. И диеты терпеть не могу. А что касается одежды, я ношу то, в
чем себе нравлюсь, — вот моя мода. И плевала я на критику. Я не люблю
Версаче. Пусть все считают его одежду самой крутой, а для меня она
скучна. Хотя то, что он личность, не обсуждается. Когда его убили, я,
кстати, как раз была в Майами-Бич. Поперлась в три часа ночи к его
дому, заглянула в окно, даже видела кровь на лестнице. Поймала себя на
мысли, что не погибнуть в этом месте было бы странно. Я впервые в жизни
видела берег океана, напрочь пропахший анашой. Там настолько плотный
запах, что он не выветривается даже океанским бризом. Можешь себе
представить, какие люди там живут? Чтобы добраться от моей гостиницы к
дому Версаче, надо было пройти несколько кварталов. И всякий раз, когда
передо мной вырастали непонятные пуэрториканцы, я кричала в сторону:
Подождите, я уже бегу — делала вид, что отстала от группы туристов.
Потому что страшно — люди там ходят черт знает под чем. - Ты сказала,
что в резюме для Вивьен Вествуд был вопрос Что такое любовь?.
Интересно, как ты на него ответила? - Уже не помню. - Тогда ответь сейчас.
- Как-то ко мне на программу пришел гениальный психолог Игорь Кон. На
вопрос Что такое любовь? он сказал: Это всё со словом взаимно. На
основании этого я поняла, что в разное время жизни совершенно
по-разному относилась к этому слову, и оно по-разному мне было нужно.
Сейчас я к любви — к тем самым высоким отношениям, над которыми нужно
совместно работать, — не готова. На сегодняшний день я человек, который
не умеет любить и которому в отношениях с мужчинами нужен только секс.
Меня всегда удивляла фраза работать над отношениями. Чего работать,
если сама любовь, допустим, прошла?
Проходит страсть. Рано или поздно, что ни делай. А любовь, если
работать над собой, может быть долгой. Вот меня, допустим, начал
раздражать человек — он пасту из середины тюбика выдавливает и носки
разбрасывает повсюду. Но ведь когда-то я полюбила его таким, мне было
по хрену и до пасты, и до носков. И он полюбил меня в халате и не
умеющую готовить. Работа — это взаимная терпимость. Мы не работаем над
собой и очень нетерпимы друг к другу. Поэтому у нас столько разводов и
несчастных пар. - Ты четырежды была замужем. Получается, не работала над
собой?
- Сейчас я могу сказать, что просто не готова к этому.
- Что так? - Я по природе самка. Я стала отдавать себе в этом отчет. Мне
нужен самец, и я не готова ждать, пока придет тот самый, равноценный
мне. Исходя из этого, я буду подбирать всё, что предложено мне здесь и
сейчас. На данный момент это осознанный выбор. Я знаю, что к любви он
не имеет никакого отношения. Зато я себя не разрушаю, честно говорю
себе: да, мне сейчас нужна физиология. Можно рассматривать это как
совершенно аморальное поведение, а можно — как поиск себя. - Добрая
половина современной литературы говорит о том, что любви, в общем-то, и
нет — миром правит голый секс. - Это неправда. Физиологические
особенности у всех людей разные. Одним нужно каждый день, другим вообще
раз в жизни. - Ты видела людей, которым не нужен секс? - Скажем так: я
видела людей, для которых он не так важен. Есть разные сексуальные
типы. Важно просто подобрать себе такую же, как ты, половинку, с такими
же запросами. Пара должна быть равной — духовно, физически,
эмоционально. Тогда она долго проживет и пройдет все стадии: страсть,
рождение детей, духовную близость. Те, кто доходит до последней,
обретают гармонию. И если я не выдержала ни одного испытания, которые
мне дали, не смогла сохранить тех людей, с которыми была даже в
неофициальных связях, значит, я сама виновата: не с теми людьми была.
Претензии предъявлять некому. - Ты много знаешь пар, живущих в полной
гармонии?
- Достаточно. Ко мне на передачу приходила абсолютно счастливая пара, у
которой сейчас восемь детей. Он был обеспеченным бизнесменом, бросил
ради нее карьеру, продал весь бизнес. Вдвоем они переехали в деревню,
завели хозяйство. Но это совсем другие люди, в корне отличающиеся от
нас. Они смотрят на наши городские страсти и соблазны и удивляются: как
можно в этом жить? Могу также привести в пример семью Кости Кинчева. А
Ваня Охлобыстин? Гениальная личность. Священник — и в то же время не
ушел из мирской жизни, пишет замечательные сценарии, и жена у него,
между прочим, из бывших актрис. Но при этом у них пятеро детей и никто
им, кроме друг друга, не нужен. И это не какая-то показная благость. - Это просто подвиг, постоянное сдерживание себя. - Почему сдерживание? - А ты думаешь, бывшие рокеры Константин и Иван никогда никого не хотят,
кроме своих жен?
- Я ничего не думаю. Я просто знакома с обоими уже сто лет, и вижу их
путь. Если бы они все время жили под запретом, то выглядели бы очень
несчастными. А они так не выглядят, они живут гораздо более полноценной
жизнью, чем мы с тобой. Они чисты, потому что побеждают какую-то грязь
ради любви. А мы не побеждаем. Слава богу, что я хотя бы научилась
отдавать себе отчет в своих поступках…
- Почему люди боятся говорить о том, кто они есть на самом деле?
- Воспитание такое. Мы же в какой стране выросли? Все прошли через
пионерию, комсомол, через страх быть непринятым, изгнанным. У нас было
столько страхов, что мама не горюй! Плохо учиться — страх, выделяться
из класса — страх, и т.д.
- Ты была примерной комсомолкой? - Не очень. Но до двадцати восьми лет
отслужила, взносы платила. При этом моя жизнь всё равно складывалась не
так, как принято в социуме. Папа эмигрировал в Израиль, значит, семья
уже считалась политически неблагонадежной. Жила я с бабушкой, которая
засыпала очень рано, и я могла гулять во дворе хоть до полуночи...
Никогда не забуду, как бабушка сшила мне на 1 сентября черный передник.
Я прихожу на линейку и понимаю, что я одна в черном, все остальные дети
— в белом. На следующий день я, разумеется, надела белый передник.
Прихожу в класс, а все дети — в черном. Вот вся моя жизнь — это 1
сентября. Те редкие моменты, когда я пыталась встроиться в общий хор,
мне не удавались. Самое смешное, что когда сейчас обо мне снимают
передачи и приезжают к моим учителям, те говорят: Какая Милявская была
замечательная! Лучшая в классе, знамя школы! Господи, какое знамя? Вы не помните, как вы выгоняли меня из школы и говорили, что раз у
Милявской мама — актриса, значит, и дочка вырастет проституткой?
Профессия артиста при советской власти считалась легким заработком.
- Видишь, тебе тоже было тяжело без мамы. Зато я всегда сама за себя
отвечала, с седьмого класса умела стирать, готовить. У меня руки
приспособлены ко всему. Пожрать я вообще могу сделать из чего угодно.
Если голодуха будет в стране, я не пропаду. Я даже знаю, как ядовитые
грибы вываривать, чтобы их съесть и не отравиться. - Тебе никогда не
хотелось, чтобы всё это делал за тебя мужчина? - Раньше хотелось. А
сейчас, повторю, ничего, кроме секса, мне от мужчин не надо. Я просто
знаю, что в моем случае невозможно с них еще что-то получить. Я слишком
большая для них, к сожалению, и более развитая во всех отношениях. Зато
теперь я никого не обманываю — ни себя, ни других. Сразу говорю: если
что не так — терпеть не буду, до свидания. Вот почему я сказала, что я
и любовь — вещи несовместимые.
- Почему у нас мужчины такой отсталый класс? - Да никакой он не отсталый.
Просто мамы их портят, жены много разрешают. А я что, не портила
мужчин? Ещё как! Жалела их по любому поводу... Вот все время по
телевизору говорили: мужчин меньше, чем женщин, и умирают они раньше. А
пришли нормальные психологи и объяснили: ребята, проявляйте эмоции — и
не будете вы умирать. Вам что все время вдалбливают? Плакать нельзя,
сопереживать нельзя, надо всё в себе, если ты мужик. Вот всё в себе —
сердце-то и не выдерживает.
ЕВГЕНИЙ ЛЕВКОВИЧ
|